Читать книгу "Доброволец. На Великой войне  - Сергей Бутко"

Кроме того, на «отлично» свою работу выполняет Голенищев. Как он во всем этом хаосе и тряске умудряется вести танк? Только ли по командам Гойды, или у нашего механика-водителя есть какое-то особое внутреннее чутье и симбиоз с системой управления? Не знаю и потому возвращаюсь уже к своим обязанностям, всматриваясь через амбразурку в ночь…

Что-то изменилось. Снаружи как будто стало светлее. Может, из-за того, что сквозь плотный слой облаков наконец-то пробилась луна. Я отчетливо вижу первые здания города, а вдоль них длинную и широкую полосу, пересекающую наш путь. В голове немедленно возникло словосочетание «противотанковый ров». Возможно ли это? Очень даже возможно в нынешних условиях, когда наши враги вполне могли пронюхать о появлении у русских своих танков. В любом случае гадать некогда, нужно останавливать танк, пока не поздно. Хорошо, что и Гойда это понял.

– Стой, Ваня, стой!! – прокричал он Голенищеву. – Ров впереди!!

Голенищев услышал, быстро выключил главный фрикцион и изо всех сил нажал на рычаг бортовых. Нас качнуло, танк завизжал, но остановился вовремя. Левее что-то загрохотало: это пара броневиков, чьи шоферы не успели среагировать и остановиться, ткнулись передком в дно рва. Теперь сами не выберутся, застряли плотно. В звуки боя немедленно вклинилось пулеметное таканье, раздающееся из вражеских окопов. Наша пехота ответила. Началась энергичная перестрелка. Достается и танку. По броне забарабанил свинцовый дождь. Гойда, выругавшись, захлопнул люк. Сейчас наверняка прикажет Морозову бить осколочными по окопам. Негоже и мне без дела сидеть. Берусь за танковый «Максим». Он тут особенный: вместо патронных ящиков с пулеметными лентами оснащен одним толстым тяжелым диском на тысячу патронов. Я уже приготовился стрелять, но тут новая команда:

– Ваня, заводи! Нужно назад отъезжать!

– Не заводится! Сейчас воздухом попробую!

Голенищев повернул вентиль аварийного воздушного клапана, мотор заревел. Снова слышу раскатистый бас Гойды:

– Сдай назад саженей на пятнадцать, иначе мы их из пушки не достанем!

Сказано – сделано. Танк отъезжает и начинает стрелять из пушки. Я тоже огрызаюсь короткими очередями. Враги осеклись и затихли. Мы же, напротив, так и рвемся в бой. Голенищев умудрился проскочить ров, высмотрев переезд, и теперь быстро мчится по улицам, не обращая внимания на пули, беспрерывно осыпающие танк со всех сторон.

– Вперед, Ваня, вперед! – торжествующе ревел Гойда. – Вдарим гадам за все наши мучения в плену и за погибших друзей! Жми на всю железку!..

Внутри танка царят какие-то свои особые законы физики: машина едет вроде бы быстро, а тебе кажется, что медленно. Но это только ощущения и…

Чтоб тебя! «Чемоданом» по нам, что ли, попали?! Корпус танка сотряс сильный удар! В ушах у меня стоит такой звон, словно нахожусь прямо под церковным колоколом, а звонарь решил перевыполнить норму! Второй удар! Перед глазами все плывет! Может, хватит уже, а?!. Еще удар! И еще – на сей раз по башне! Танк полон дыма! Надо срочно выбираться из кабины, пока не задохнулся!

– Не могу… не могу вести… нога перебита… – слышен рядом слабеющий голос Голенищева.

– Миша, помоги вытащить Ваню! – кричит мне сверху Гойда сквозь чудовищный кашель! Мои легкие тоже готовы разорваться от недостатка воздуха, но терплю, помогаю, чтобы затем из последних сил на «автопилоте» змеей выползти через запасной люк! У-у-х!! Спасибо тебе, ярь. Она же ведет меня и дальше через свистящие пули и рвущиеся снаряды к ближайшей трехэтажке. Там виднеется окоп с врагами. Заметили меня. Стреляют. Не страшно. Зачищаю окоп «Маузером». Вскоре там же укрывается и Гойда, в одиночку на плече оттащив от танка раненого Голенищева.

– Пи-и-ть… Пи-и-ть! – просит механик, с трудом произнося слова пересохшими губами, и тут же теряет сознание. С Гойдой дела обстоят не лучше, у него все лицо посечено осколками, но подпрапорщик держится… А где Морозов?! Остался в танке. Его тоже нужно спасти!

– Стой! Куда?! – только и успел крикнуть мне Гойда, прежде чем я, подчинившись закону «сам погибай, а товарища выручай», длиннющими прыжками преодолел расстояние до танка.

Вскакиваю на башню… Вот и нашему брату досталось. Сильный удар ослепил и оглушил меня, отбросив на моторное отделение. Черт! Не могу двинуть ногами, онемели. Но работают руки. На них я подтянулся к верхнему люку и нырнул в танк вниз головой. Дым в кабине рассеялся, и освещение работает. Вижу сидящего на своем «рабочем месте» Морозова, тот без сознания, левая рука и голова свисают на люльку пушки.

– Подъем! Подъем! – начал тормошить я его, стараясь привести в чувство.

Морозов зашевелился, но еще не в норме. Это ничего. Очухается. Попытаюсь пока завести танк. Зря я, что ли, столько времени уделял изучению управления.

Зачем заводить? Как это зачем? Если с танком все в порядке, то он может воевать и дальше.

Так-с. Сперва разберемся с мотором. С трудом мне удалось выключить скорость и выжать главный фрикцион. Где кнопка стартера? Вот она. Жму… Не заводится. Заводись, заводись, сволочь!..

А если кулаком по кнопке ударить?.. Уже лучше! Завелся, родимый.

Следующая моя задача: развернуть танк и отогнать его к окопу. Вывезти Голенищева из-под огня. Но вот только как вывезти? Через передний люк в кабину его не затащишь. Но все равно довожу танк до окопа, а там видно будет, что делать дальше.

Меж тем короткая летняя ночь постепенно переходит в предрассветный сумрак. К танку со всех сторон бегут немцы… с автоматами в руках! Не с винтовками, а именно с автоматами. Очередями бьют довольно грамотно. В окопе стоит германский пулемет. Им и отвечаю, в то время как Гойда с очухавшимся Морозовым уже прыгнули в башню и начали разворачивать ее…

Не сумели. Я едва успел нырнуть на дно окопа, прячась от ослепительной вспышки, обрушившейся на танк. И это были не лучи восходящего солнца, а нечто совершенно другое. Неведомое, страшное, несущее в себе такой сильный огонь и жар, спастись от которых можно было, лишь вплотную прижавшись к земле…

Странно, но после этого про нас как будто позабыли не только враги, но и санитары, снующие по улицам, с большим трудом справляясь с потерями захваченного города.

Наконец нашли, на носилках потащили Голенищева в госпиталь, а я все стоял и стоял, глядя на бесформенную груду расплавленного металла, ставшую могилой для Гойды и Морозова. Боли от потери не было… Совсем… Все же я окончательно огрубел и сделался бесчувственным болваном на этой войне. Вместо боли лишь мучительный вопрос: какое неведомое оружие могло вот так вот запросто уничтожить танк? Гадая, я тоже потащился в госпиталь, где снова сделался обычным человеком с обычными слабостями. Едва переступил порог, как защипало что-то повыше колена. Правой рукой я нащупал острый торчащий осколок, стиснув зубы, вырвал его, а затем мне показалось, что пол госпиталя проваливается… Может, сказалась бессонная и тревожная ночь, а может, организм в очередной раз напомнил, что бывает предел всему? Кто знает.